| Главная » Статьи » Заметки |
Поколение индустриализации
Уходят из жизни последние люди из великого поколения индустриализации. Поколение, которому путевку в жизнь выписала советская промышленная революция... Поколение, которому в злобной зависти интеллигентствующих придурков, решительных в желании паразитировать на теле народа, отказано в собственной воле и разуме. Ничего уже не переменить. Элита обманом заставила народ признать себя побежденным в Холодной войне, потому горе ему – против него восстают все силы. Остается уповать на то, что оболганное прошлое может отомстить. Но для этого надо хранить благодарную память о своих отцах и дедах. Какими они были – люди, родившиеся в 20-х годах прошлого века? Никакой отсебятины, слово их врагам и союзникам, без всякого ошельмованного либерастами «соцреализма». Как воевало поколение индустриализации Речи врагов, познавших на своей шкуре военные таланты сталинских воспитанников. Генерал-майор танковых войск Фридрих фон Меллентин, усердно воевавший на Восточном фронте и получивший взбучку от поколения индустриализации, писал в своей книге «Танковые сражения 1939-1945 гг.»: «Русский остается хорошим солдатом всюду и в любых условиях... Трудно представить границы его терпения и выносливости, он необычайно смел и отважен... Почти все комиссары являются жителями городов и выходцами из рабочего класса. Их отвага граничит с безрассудством; это люди очень умные и решительные. Им удалось создать в русской армии то, чего ей недоставало в Первую мировую войну, – железную дисциплину. ...Индустриализация Советского Союза, проводимая настойчиво и беспощадно, дала Красной Армии новую технику и большое число высококвалифицированных специалистов. Русские быстро научились использовать новые виды оружия и, как ни странно, показали себя способными вести боевые действия с применением сложной военной техники». Небольшое пояснение. В 1940 году средний образовательный уровень красноармейца составлял всего 4 класса. Но уже в 1943 году он равнялся семи классам. В средних школах (семилетках) количество учащихся увеличилось с 3,5 млн. в 1930 г. до 20,7 млн. в 1939 г. С образованием воинов на уровне церковно-приходского всеобуча нельзя было рассчитывать на победу в войне моторов со всей континентальной Европой. Танковый светоч Третьего рейха Гейнц Гудериан был неприятно удивлен прекрасным состоянием советских школ. В своих мемуарах «Воспоминание солдата» скромняга «панцыр-женераль» пишет: «Ночь я провел вместе Бюсингом и Кальденом в здании школы в Лохвице… Школа находилась в прочном здании и была хорошо оборудована, как и все школы в Советской России, находившиеся почти повсюду в хорошем состоянии. Для школ, больниц, детских домов и спортивных площадок в России было сделано много. Эти учреждения содержались в чистоте и полном порядке». Отто Кариус, командир танковой роты, провоевавший и на Восточном, и на Западном фронтах: «Мы привыкли к противнику такому, как русские; мы были поражены контрастом. За всю войну я никогда не видел, чтобы солдаты разбегались так, что только пятки сверкали, хотя даже, по существу, ничего особенного не происходило… В конце концов, пятеро русских представляли большую опасность, чем тридцать американцев». Гельмут Клаусман, ефрейтор 111-ой пехотной дивизии: «Особенно угнетало то, что сбить русский штурмовик из стрелкового оружия было почти невозможно, хотя летал он очень низко... Летать на штурмовиках было очень опасно: среднее число вылетов штурмовика до гибели было равно 11, что в 6 раз меньше, чем у истребителей. Летчиков, способных так летать, у нас просто не было». Генерал Типпельскирх о бойне, устроенной советской армией в болотах Белоруссии летом 1944 г.: «...Результат длившегося теперь уже 10 дней сражения был потрясающим. Около 25 дивизий были уничтожены или окружены. Лишь немногие соединения, оборонявшиеся на южном фланге 2-й армии, оставались еще полноценными, избежавшие же уничтожения остатки практически полностью утратили свою боеспособность». Заметим, никто из немецких генералов не рвал на арийской заднице волосы и не сучил чисто выбритыми пятками, объявляя белорусский кошмар позором Вермахта. В отличие от отечественных правдунов, специализирующихся исключительно на тяжелом отступлении 1941 года. Наши деды, говоря словами Толстого, наложили на фашистскую Европу руку сильнейшего духом противника. Гитлеровский успех лета 1941 года меркнет пред тем, что учинило в Белоруссии над «дойче зольдатен» поколение индустриализации. Шок немецких «освободителей» В гитлеровских агитках славянин – это практически бессловесная скотина, из-под комиссарской палки работающая в колхозах за «палочки». Темные, забитые, вечно голодные и подлые в своих желаниях доходяги. Но вот в Германию на работы угнали 4,7 млн. славян. И после близкого знакомства с остарбайтерами и военнопленными с мест работы невольников в Берлин пошли тревожные сообщения. «Из секретного документа Начальника Полиции Безопасности и СД; управление III. Берлин 17 августа 1942 года. Представление населения о России. Они совсем не выглядят голодающими. Наоборот, у них еще толстые щеки, и они, должно быть, жили хорошо». Обратим внимание: это после, как минимум, недельного пребывания восточных рабов в вагонном заточении и кормежкой лишь бы довезти. «Меня фактически изумил хороший внешний вид работниц с востока. Наибольшее удивление вызвали зубы работниц, так как до сих пор я еще не обнаружил ни одного случая, чтобы у русской женщины были плохие зубы. В отличие от нас, немцев, они, должно быть, уделяют много внимания поддержанию зубов в порядке», – писал ошеломленный немецкий медик после осмотра невольниц. Из Бреслау в Берлин летит докладная: «Фабрика кинопленки "Вольфен" сообщает, что при проведении на предприятии медосмотра было установлено, что 90 % восточных работниц в возрасте с 17 до 29 лет были целомудренными. По мнению разных немецких представителей, складывается впечатление, что русский мужчина уделяет должное внимание русской женщине, что в конечном итоге находит отражение также в моральных аспектах жизни». В том же ключе сообщение из Киля: «Вообще русская женщина в сексуальном отношении совсем не соответствует представлениям германской пропаганды. Половое распутство ей совсем неизвестно. В различных округах население рассказывает, что при проведении общего медицинского осмотра восточных работниц у всех девушек была установлена еще сохранившаяся девственность». Немцы были шокированы разницей в том, что им сообщала их пропаганда, и тем, что они воочию увидели. И немчура зароптала. В полицию Безопасности сигнализировали с мест о том, что русские образованы, толковы и хорошо осведомлены в технических вопросах. Из Бейрута: «Наша пропаганда всегда преподносит русских как тупых и глупых. Но я здесь установил противоположное. Во время работы русские думают и совсем не выглядят такими глупыми. Для меня лучше иметь на работе 2 русских, чем 5 итальянцев». Из Франкфурта-на-Одере: «В одном имении советский военнопленный разобрался в двигателе, с которым немецкие специалисты не знали что делать: в короткое время он запустил его в действие и обнаружил затем в коробке передач тягача повреждение, которое не было еще замечено немцами, обслуживающими тягач». Из Штеттина: «По мнению многих немцев, нынешнее советское школьное образование значительно лучше, чем было во времена царизма. Сравнение мастерства русских и немецких сельскохозяйственных рабочих зачастую оказывается в пользу советских». Из Берлина: «Многие считают, что большевизм вывел русских из ограниченности». При этом цивилизованные рабовладельцы не без оснований думали, что имеют дело отнюдь не с самыми ценными советскими кадрами. Наиболее квалифицированных работников большевики успели эвакуировать на Урал. Германцы полагали, что русские по-прежнему хлебают лаптями свои пустые щи. Однако сермяжный Иван уже в конце 1943 года превзошел цивилизованных Гансов, Янов, Жаннов и Йоханов, за спиной которых было не менее 100 лет промышленного развития, в качестве и количестве выпускаемой военной продукции. Европейская сволота до сих пор не может примирить себя с мыслью, что всю Европу в чистую заборол один «рус Иван». Вот козлины и придумывают себе оправдание, то в виде «генерала-мороза», то непролазной грязи, то свихнувшегося фюрера, не слушавшего гениальных полководцев. А укро-россиянские либерасты ещё блажат в хоре им «Пятой колоны» про горы трупов, что завалили немцев. Да так, что те, бедные, руками пошевелить не могли, и рот опасно было раззявить о помощи, чтобы не захлебнуться в крови советской биомассы. Колхозная одиссея Джона Стейнбека Летом 1947 года Советский Союз посетил знаменитый американский писатель Джон Стейнбек, автор романа «Гроздья гнева» о бедствиях простых американцев во время Великой депрессии. Приехал по собственной инициативе. Надоело прозаику потреблять похлебку свободной прессы и загорелось самому ответить на вопросы: «Что там люди носят?», «Что они едят?», «Как русские любят, как умирают?», «О чем они говорят?», «Ходят ли дети в школу?». Последний вопрос действительно говорит о совершенной неосведомленности Стейнбека о советской жизни. О «колхозном ГУЛАГе» будущий нобелевский лауреат был премного наслышан, вот и зарулил в августе 1947 года в два колхоза центральной Украины. Т. к. оба хозяйства именовались одинаково – «Колхоз им. Шевченко», то в своей книге «Русский дневник» Стейнбек, дабы не путаться, пронумеровал их так: «Шевченко 1» и «Шевченко 2». Ему слово: «Колхоз «Шевченко 1» никогда не относился к числу лучших, потому что земли имел не самые хорошие, но до войны это была вполне зажиточная деревня с 362-мя домами… После немцев в деревне осталось восемь домов, и даже у этих были сожжены крыши. …Но после войны народ возвратился в деревню. Вырастали новые дома, а поскольку была уборочная пора, дома строили до работы и после, даже ночами при свете фонарей». Описание обычной хаты колхозника: «В доме сени, которые служат кладовой и прихожей одновременно. Отсюда попадаешь на кухню, оштукатуренную и побеленную комнату с кирпичной печкой и подом для стряпни. Сам очаг отстоит на четыре фута от пола, и здесь пекут хлеб – гладкие темные буханки очень вкусного украинского хлеба. За кухней расположена общая комната с обеденным столом и украшениями на стенах. Это гостиная с бумажными цветами, иконами и фотографиями убитых». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Нам-то 20 лет талдычат, что большевики все иконы попалили, а героических попов погрузили в баржи и утопили в Белом море. Продолжим читать классика: «Украинцы очень чистоплотны, и в домах у них идеальная чистота. Нас всегда убеждали, что в колхозах люди живут в бараках. Это неправда. У каждой семьи есть свой дом, сад, цветник, большой огород и пасека. Площадь такого участка около акра (0,4 га. – Авт.). Поскольку немцы вырубили все фруктовые деревья, были посажены молодые яблони, груши и вишни. …Село потеряло на войне пятьдесят военнообязанных, пятьдесят человек разных возрастов, здесь было много калек и инвалидов. У некоторых детей не было ног, другие потеряли зрение. И село, которое так отчаянно нуждалось в рабочих руках, старалось каждому человеку найти посильную для него работу. Инвалиды, которые хоть что-то могли делать, получили работу и почувствовали себя нужными, участвуя в жизни колхоза, поэтому неврастеников среди них было немного. …Это был веселый, доброжелательный народ. …И хотя женщины смеялись, болтали и заговаривали с нами, они не переставали работать, потому что урожай был хороший, – на семьдесят процентов выше, чем в прошлом году. Первый по-настоящему хороший урожай с 1941 года, и они возлагают большие надежды на него. …Когда мы возвратились из России, чаще всего мы слышали слова: «Они вам устроили показуху. Они все организовали специально для вас. Того, что есть на самом деле, вам не показали». И эти колхозники действительно кое-что устроили для нас. Они устроили то, что устроил бы для гостей любой фермер из Канзаса. Они вели себя так, как ведут себя люди у нас на родине. Наконец нас пригласили к столу. Украинский борщ, до того сытный, что им одним можно было наесться. Яичница с ветчиной, свежие помидоры и огурцы, нарезанный лук и горячие плоские ржаные лепешки с медом, фрукты, колбасы – все это поставили на стол сразу. Хозяин налил в стаканы водку с перцем – водка, которая настаивалась на горошках черного перца и переняла его аромат. Потом он позвал к столу жену и двух невесток – вдов его погибших сыновей… Мать семейства произнесла тост первой. Она сказала: – Пусть Бог ниспошлет вам добро. И мы все выпили за это. Мы наелись до отвала, и все было очень вкусно». «Колхоз «Шевченко-2» был из числа преуспевающих. Земля здесь плодородная и ровная… Мы пошли на пшеничное поле, где работала масса людей. Поле было очень большое, и повсюду мы видели, как люди жали пшеницу косами, ведь в колхозе была лишь одна маленькая жатвенная машина и трактор. Поэтому большую часть пшеницы жнут и вяжут вручную. Люди работали неистово. Они смеялись и перекликались, ни на секунду не переставая работать. И не только потому, что соревновались между собой, а и оттого, что впервые за долгое время получили прекрасный урожай и хотели собрать все зерно: ведь их доход целиком зависит от этого. Совершенно очевидно, что эта деревня была богаче, чем «Шевченко-1». Даже икона была больше по размеру и покрыта светло-голубым кружевом в тон стен. Семья была не очень многочисленная. Один сын – его сильно увеличенная раскрашенная фотография висела на стене гостиной; о нем они упомянули лишь раз. Мать сказала: – Окончил биохимический факультет в 1940 году (нам-то сейчас демократическая образованщина впаривает, что колхозники были беспаспортными, а посему не могли увильнуть от своей крепостной колхозной жизни. – Авт.), призван в армию в 1941-м, убит в 1941-м». … Вскоре был готов обед. Мамочка – одна из самых лучших и известных по всей деревне поварих. Приготовленная ею еда была необыкновенной. Ужин в тот вечер начался со стакана водки, а на закуску были соленья и домашний черный хлеб, а также украинский шашлык, который Мамочка очень вкусно сделала. Здесь же стояла большая миска с помидорами, огурцами и луком, подавались маленькие жареные пирожки с кислой вишней, которые надо было поливать медом – национальное кушанье и очень вкусное. Мы пили парное молоко, чай и снова водку. Мы объелись. Мы ели маленькие пирожки с вишней и медом, пока глаза не полезли на лоб». Вечером американских гостей пригласили в клуб, в котором продемонстрировали театральные таланты колхозников. «Клуб занимал довольно большое здание. Здесь была маленькая сцена, перед которой стояли столики с шахматными и шашечными досками, за ними – площадка для танцев, а дальше – скамейки для зрителей. Стали сходиться люди: крепкие девушки с сияющими, чисто вымытыми лицами, молодых парней было совсем немного. Девушки танцевали друг с другом. На них были яркие платья из набивных материй, на голове – цветные шелковые и шерстяные платки, но почти все были босоногие. Танцевали они лихо. Музыка играла быстро, барабан с тарелками отбивал ритм. …Тем временем актеры, которые должны были участвовать в пьесе, готовили сцену, а Капа устанавливал свет для съемки. Это была небольшая пропагандистская пьеска, наивная и очаровательная. Сюжет таков. На ферме живет девушка, но это ленивая девушка, она не хочет работать. Она хочет поехать в город, хочет красить ногти, мазать губы, быть деградированной декаденткой. По мере развития сюжета она вступает в конфликт с хорошей девушкой, девушкой-бригадиром, которая даже получила премию за свою работу в поле. Третий актер – это героический тракторист, и, что интересно, он тракторист и в жизни. Из-за него пришлось на полтора часа задержать спектакль, пока он чинил свой трактор, на котором целый день работал. …Публика была в восторге. …В два тридцать утра нам предложили следующее: опять водку в стаканах и соленые огурцы, жареную рыбу из деревенского озера, маленькие жареные пирожки, мед и превосходный картофельный суп. Мы умирали от переедания… …О завтраке нужно рассказать в подробностях, так как ничего похожего на свете я еще не видел. Для начала – стакан водки, затем каждому подали по яичнице из четырех яиц, две огромные жареные рыбы и по три стакана молока; после этого блюдо с соленьями, и стакан домашней вишневой наливки, и черный хлеб с маслом; потом полную чашку меда с двумя стаканами молока и, наконец, опять стакан водки. Звучит, конечно, невероятно, что все это мы съели на завтрак, но мы это действительно съели, все было очень вкусно, хотя потом желудки наши были переполнены и мы не очень хорошо себя чувствовали. Мы считали, что встали рано, хотя вся деревня работала в поле с самого рассвета. Мы пошли в поле, где жали рожь. Мужчины, размахивая косами, шли в ряд, оставляя за собой широкие полосы скошенной ржи. За ними шли женщины, которые вязали снопы скрученными из соломы веревками, а за женщинами шли дети – они подбирали каждый колосок, каждое зернышко, чтобы ничего не пропало. Они работали на совесть: ведь время было самое горячее. Капа фотографировал, они смотрели в объектив, улыбались и продолжали работать. …На краю деревни они строили кирпичный заводик. Местные жители мечтают строить кирпичные дома с черепичной крышей: их беспокоит опасность пожара от возгорания соломы на крыше. Они рады, что у них есть торф и глина, чтобы делать кирпичи. А когда их деревню застроят, они будут продавать кирпич соседям. Заводик будет достроен к зиме, и когда закончатся полевые работы, они перейдут на завод. Под навесом уже заготовлены горы торфа. …В полдень мы навестили одну семью во время обеда; она состояла из жены, мужа и двоих ребятишек. Посреди стола стояла огромная миска супа из овощей и мяса; у каждого члена семьи была деревянная ложка, которой он черпал суп из миски. И еще была миска с нарезанными помидорами, большая гладкая буханка хлеба и кувшин с молоком. Эти люди очень хорошо ели, и мы видели, к чему приводит обильная еда: за несколько лет на кожаных ремнях мужчин прибавилось отверстий, теперь пояса удлинились на два, три, даже четыре дюйма... На обратном пути в Киев мы заснули от усталости и переедания». То, что описал Стейнбек, не лезет ни в какие «общечеловеческие ворота». Разве так можно глумиться над самым святым, что есть у демократической общественности – верой в то, что селяне значились узниками колхозного Гулага. Это уже неприкрытая гоголевщина: Пульхерия Ивановна Товстогубиха и её нескончаемые святки чревоугодия. Спросил у своей матушки (ей скоро стукнет 81 год, но она пребывает в здравом уме и крепкой памяти, в отличие от юродствующих в демократии деятелей), было ли возможно такое в третье послевоенное лето. Она ответила, что, конечно, ежедневно они не питались столь обильно и разнообразно. Подобное изобилие надо отнести на хлебосольство хозяев. Однако жизнь их была далека от недоедания и угасания под неподъемной тяжестью колхозной работы. Мама с 1945-го (14-ти лет от роду) начала работать на пресловутые «палочки». И колхозные нормы ей не казались убийственными. О них я ещё скажу. В домашнем хозяйстве моего деда в 1948 году водились куры (не менее двух-трех десятков), столько же уток, небольшое стадо коз (6 штук), корова, два кабанчика. Имелся огород – около 50 соток, разлапистый сад из фруктовых деревьев (вишни, сливы, яблони). Можно было припахать ещё 1,5 га, законы позволяли, но не позволяло количество имеющихся в семье рабочих рук. Семья состояла из отца, матери и трех несовершеннолетних детей. Старший сын погиб в 1945 год при штурме Кеннигсберга. Ещё двое взрослых детей к тому времени обзавелись семьями и стали вести самостоятельные хозяйства. Жили в доме, вновь отстроенном после того, как в его угол летом 1942 года угодила немецкая бомба. Размер дома в плане примерно 8х8. В нем были две жилые комнаты, кухня с печью, прихожая, чулан, веранда. Во дворе имелся погреб, небольшая летняя кухня, сарай для живности. Почти обязательный атрибут крестьянской жизни – наличие в доме швейной машинки, прялки и ткацкого станочка. Мама говорит, что их семья не была зажиточной. Многие колхозники жили более «справно». О трудоднях Представление о трудоднях у нашей безрукой демократической общественности какое-то пещерное. Они безосновательно считают трудодень целым днем отработки – от темна до темна. На самом деле трудодень – это норма выработки. Скосить, вспахать, прополоть определенный участок. По трудодням колхозники в конце года распределяли доход колхозов. Матушка 14-летней девчушкой, помогая родителям летом 1945 года, заработала 29 трудодней. Эта цифра врезалась ей в память, потому что когда пришло время оформлять пенсию и нужны были данные о трудовом стаже, то в колхозных гроссбухах обнаружила, что в тот год имела выработку, которой можно было не стыдиться. Узаконенная норма колхозников до войны равнялась 60-90 трудодням. В войну её, естественно, увеличили до 100-150. Обычно колхозники в день зарабатывали по 2-3 трудодня. Передовики до 10-ти. Надо напомнить, если городской труженик должен был отработать 274 дня в году, то средний крестьянин работал в своем хозяйстве 92 дня в году. На слух душещипательны повести о том, что кроме трудодней на селянине висело ярмо денежного налога и обязательная продажа части продукции со своего участка по государственным закупочным ценам. Однако когда знакомишься со статистикой, то выясняется, что данные «поборы» не были удушающими. В 1948 г. средний крестьянский двор продавал государству по твердым государственным ценам: молока – 9 %, шерсти – 16 %, овчин и козлин – 38 %, мяса – 25 %, яиц – 17 %. Конечно, крестьянам-колхозникам, привыкшим усердно приторговывать своей продукцией, жалко было продавать по госценам, когда на базаре давали цену в 1,5-2 большую. Разве такую «обиду» забудешь. Что до денежного налога, то и здесь всё далеко не так трагично, как нас обувают в лапти либеральные критики колхозов. В 1947 г. в России годовой налог составлял 374 рубля с хозяйства. Стоимость 1 кг картошки на базаре в тот год колебалась от 6 до 6,5 рубля. Реализуй на рынке два мешка картошки – и весь «душегубский» налог. Не следует забывать, что колхозники «за палочки» отоваривались натурой в колхозных лабазах мукой, зерном, мясом, сахаром, солью, маслом и прочей сельхозпродукцией. Конечно, я далек от мысли, что крестьянский труд легок. Тем более, что с ним знаком не понаслышке. В лихие 90-е спасал свою семью от реформ «литератора» Кучмы ведением мелкого фермерского хозяйства, которое предусмотрительно купил с родителями перед самым развалом Советского Союза. Про «беспаспорточных» колхозников Нам все уши прожужжали про то, что колхозникам, дабы закрепостить их в колхозах и совхозах, власти не выдавали паспортов. Но пусть подумают многоумные человеколюбы над простым вопросом – каким образом многие миллионы колхозников оказались в городах при Иосифе Грозном? После серьезной механизации сельского хозяйства, осуществленной за две первые пятилетки, не было нужды держать десятки миллионов крестьян в селах. Наоборот – индустриализация остро нуждалась в рабочих руках. С начала сталинского технологического рывка, беспрецедентного в истории человечества, и до войны в город переехало на постоянное место жительство более 20 млн. крестьян. Переезжали и устраивались на вновь открывшиеся предприятия в основном самотеком. Хотя существовал и целевой оргнабор. У колхозников (не все были таковыми) имелись в достатке свидетельские документы: удостоверения личности, книжки колхозника, справки, метрики. Желающий отчалить на стройки индустриализации брал документ из комода, выправлял справку у председателя колхоза или в сельсовете, и айда в пролетарии! Конечно, как и сейчас, встречались начальники-самодуры (этих сейчас неизмеримо больше – капитализм, однако), которые из вредности не отпускали хлебороба из колхоза. Могли попросить и повременить с отъездом, если колхозник был ценным трудовым ресурсом. Думаю, и сейчас хозяин какой-нибудь частной конторы не сразу отпустит хорошего работника на вольные хлеба. Однако в те времена «великого перелома» препятствие переезду крестьян со стороны местных органов советской власти или колхозных организаций влекло уголовную ответственность, согласно Постановлению СНК СССР от 16 марта 1930 г. «Об устранении препятствий к свободному отходу крестьян на отхожие промысла и сезонные работы». Что до паспортов, то их начали вводить в СССР только в 1934 году, и только в городах. Городам надо было контролировать всякую наволочь, расплодившуюся в лихолетье. В селах же все были на виду друг у друга, и надобность в паспортах просто отсутствовала. 60 млн. переселившихся в города с 1927 по 1970 гг. – итог целенаправленной политики властей. В конце концов, поспрашивайте родню, как она оказалась в городе. Ведь почти у каждого из нас деревенские корни. К слову, больше половины нардепов ВР и министров – по происхождению селяне, а паспорта колхозникам стали выписывать с 1974 года. Природу не обманешь Когда красный монарх произносил знаменитую фразу «Жить стало лучше, жить стало веселей», это не было трепом начальствующего чина, решившего подбодрить себя самохвальством. Жизнь советского человека действительно с каждым годом заметно улучшалась. Есть такой вполне объективный показатель качества жизни – рост человека. «Потенции для роста, заложенные в генах человека, полностью реализуются лишь при благоприятных условиях среды» – утверждают авторитетные биологи. «Для роста человека особенно важны 1-й, 6-й - 8-й, 13-й - 15-й годы жизни, называемые критическими возрастами, когда он особенно чувствителен к действиям угнетающих и благоприятствующих росту факторов». Средний рост новобранца русской армии перед Первой мировой войной равнялся 164 см. Полковник Генштаба князь Багратион в 1911 году с тревогой писал: «С каждым годом армия русская становится все более хворой и физически неспособной… Около 40 % новобранцев почти в первый раз ели мясо по поступлении на военную службу». В победном 1945 году средний рост новобранца-славянина уже был 170 см. Значит, родившиеся в начале индустриализации советские люди имели лучшие условия жизни. Уходят в вечность «последние могикане» из поколения индустриализации. Они оставили после себя Великую победу, Великую авиацию, Великий космос, Великий атом, Великое искусство, Великий спорт. А что оставим мы, наследовавшие им толерантное стадо избирателей, тупо голосующих за одних и тех же проходимцев? Руины «розбудовы»… Источник: http://from-ua.com/voice/8682d02cbf495.html | |
| Просмотров: 4928 | |
| Всего комментариев: 0 | |
